В доверительных беседах с Качаловым Василий Иванович как-то пророчески предсказал:
- Театр должен многому научить радио. Артистизм необходим диктору. Но диктор — это человек совершенно новой профессии. Она, эта профессия, только формируется. Но предвижу, что дикторов будет знать вся страна. Дикторы, как артисты, будут популярными и непопулярными, любимыми и нелюбимыми.
Левитана безоговорочно полюбили все радиослушатели. За абсолютную правдивость чувств.
С ним считалось радийное начальство - и не только из-за сталинской благосклонности. Пунктуальность, точность, гигантская работоспособность — у кого это может вызвать недовольство?
В радиобригаду, уезжающую на величайшую стройку - Днепрогэс, - Юрия Левитана включили безоговорочно. Организовывал поездку Александр Безыменский. Он должен был с пафосом обставить ввод в строй первенца советской энергетики, а Левитан - оповестить по радио о старте «десяти советских Ниагар». Так написал ему верящий в ближайшую победу коммунизма во всем мире поэт. Он также верил, что только Левитан сможет перекричать стройку века.
Все гудело и сотрясалось. По сигналу Безыменского Юрий вдохновенно прочитал заготовленный текст. Ему не мешали ни грохот бетономешалок, ни шум днепровских порогов.
- Спасибо, выручил! — обнял его Безыменский. - С таким громовым голосом ни на одной стройке не пропадешь.
Между тем непререкаемый радийный авторитет Осип Наумович Абдулов, остававшийся наставником Левитана, даже когда у того самого появились последователи, предостерегал от излишней бравурности. Как будто предчувствовал, что придется объявлять на всю страну не только о великих достижениях, но и о великих страданиях.
- Юра, ну что вы все время: «Достигли!!! Добились!!!» Будто горох по столу. Ступайте на диспут в Политехнический, в МГУ, послушайте, как разговаривают там. Мы же не конферансье, в конце концов!
С самим Абдуловым приключился неожиданный казус. Читал он как-то в эфире научно-популярную прескучную статью. Она была способна усыпить не только радиослушателей, но и чтеца. Осип Наумович, слегка притупивший бдительность, выпустил из рук текст и опомнился, лишь когда две последних страницы безнадежно ускользнули из пальцев довольно далеко от дикторского столика. Встать, пройтись по студии, собирая листки? Об этом и речи не могло быть, да и прихрамывал сильно Осип Наумович. Из аппаратной чуть ли не кулаками через стекло машут: «Что за остановка? Продолжайте!»
Положение просто критическое. Но к передаче Абдулов готовился основательно, как делал это всегда. Текст помнил назубок. Так и дочитал его по памяти.
Правда, из студии вышел не в самом бодром настрое - ждал нагоняя. Дежурил на его беду самый строгий редактор, мучивший дикторов придирками.
- Что же, товарищ Абдулов, статейка тяжеловатая, неважнецки написана. Но в конце автор проявил яркий юмор, изящество мысли. В общем, концовка у вас прозвучала великолепно, - заключил редактор.
А самым первым официальным диктором радио считался человек со странной фамилией Про. Звезд с неба он хватать не стремился. Читал каким-то казенным, «директивным» голосом. Будто принадлежал он не живому человеку, а равнодушной машине-роботу.
«Не приведи меня, судьба, к тому, что когда-то и обо мне скажут: “Вел передачу Про”, - молил Левитан. - “Про-что? Про-кто?”»
Левитан никогда не читал для «миллионных масс». Для него попросту не существовало «миллионных масс». Даже в объявлениях, сообщая телефон, по которому слушатель может навести нужную справку, никогда не твердил: «Повторяю телефон». А всегда: «Я повторю сейчас номер телефона...». Он хотел оставить за собой право читать одному человеку, чтобы каждый думал: это лично ему. Левитан представлял своих друзей из московских компаний, знакомых по коммунальной квартире, он представлял прохожих на городских многолюдных улицах, каких-то женщин, работающих в поле, мужчин, занятых своей настоящей мужской работой.
Они все были ему близки и понятны, до них можно дотронуться рукой - к ним он хотел обращаться.
Левитан стремился нащупать особую тональность доверительного разговора со слушателями. Озарение пришло, как всегда, неожиданно, как подарок судьбы.
Выдалось два свободных дня, и он отправился на родину - побывать на могиле отца, проведать маму. Поезд уходил во Владимир поздно. Юрий, чтобы насладиться свободой и спокойным сном, быстро улегся на полку. Почти задремал, и будто что-то его подтолкнуло. Среди негромкого разговора случайных попутчиков различил завораживающую речь. Юрий резко сел и уставился на говорившего. Чувствовалось, что тот до тонкостей знает, про что рассказывает. Но и это еще был не главный «исполнительский эффект». Собеседник увлекал, вроде бы не применяя никаких особых средств: все было сказано в сдержанных тонах, ни на чем специально не педалировал, ни в чем не стремился убедить. Но создавалось ощущение, что вот-вот он сообщит нечто очень важное, припасенное на конец. Пассажир сошел ночью на какой-то станции. Юрий не смог припомнить его лица, как будто человека не было вовсе. А манера его разговора стала собственной манерой Левитана. Он вел за собой слушателя, и тот безгранично верил, что главное он скажет впереди.
С этим багажом Юрий вошел в создаваемую редакцию «Последних известий».
«Последние известия»
Минуло каких-то десять с небольшим лет с момента, когда радио обрело человеческий голос. С момента, когда по главным городам - Москве и Ленинграду — разъезжали первые радиопередвижки. Но уже вскоре встала задача насытить вещание содержанием, как теперь говорят, контентом. Заглянули в историю: общество всегда нуждалось в оповещении о повелениях владык, битвах, победах и бедствиях. На Лобном месте на Красной площади в былые времена выступали бородатые спесивые дьяки с чтением царевых указов и сообщений о «внутренней» жизни бояр и наказания холопов. Но этот вековой опыт ничего не давал радио: оно явилось уникальным глашатаем. И потребовало особых форм выражения.
К середине 1930-х годов на Всесоюзном радио сформировалась редакция, которую начали именовать «Последние известия». Нельзя сказать, что ее сотрудники сразу представляли себе, сколько выпусков готовить, какой продолжительности, в какое время лучше всего выходить в эфир. Ясно было лишь, чтобы «Последние известия» слушались от начала до конца, они должны насыщаться важными новостями. Благо, их в молодой стране, как тогда казалось, было хоть отбавляй. Потому особенно популярными стали репортажи с места событий. Только за один день «Последние известия» могли передать о высадке папанинцев на Северный полюс, о финише небывалого автопробега Москва - Каракумы - Москва, о митинге в честь беспримерного перелета Осиповой-Гризодубовой, а в завершение несравненный Вадим Синявский комментировал результат матча «ЦДКА» - «Зенит». Разве не напоминает этот выпуск нынешнюю программу «Время»? Без сомнения, «Последние известия» стали прообразом современных информационных передач.
В центре их, как и в наши дни, - человек с микрофоном.
В «Последние известия» Левитан пришел как нельзя кстати. У него было полное бесстрашие перед микрофоном. Чего греха таить, многие талантливые журналисты, писатели, оставшись один на один с неуклюжим металлическим предметом, похожим на перечницу, немели при виде его. Микрофон делал их неуклюжими, косноязычными. Возможно, им не хватало реальных зрителей, они не могли говорить в пустоту. Левитана никогда не сковывало замкнутое студийное пространство. У микрофона он чувствовал себя легко и свободно, как находящийся на большой высоте пилот аэроплана ГВФ.
Его умение держать слушателя в напряжении, донести суть происходящего, заострить внимание на главной теме, но не упустить и интересные детали было тем необходимым связующим звеном, которое превращало заурядные выпуски в «радиофильмы». Это название так и закрепилось затем как жанр. Из хаотичной мозаики разрозненных фактов Левитан складывал, как он сам называл, «вполне съедобный винегрет».
Считали, при его технике ведения и виртуозности чтения ему удается все. Но, как оказалось, не совсем.
К двадцатой годовщине Октябрьской революции связисты решили сделать Москве подарок. С 7 ноября на Центральной телефонной станции должны были заработать «говорящие часы». А до 1937 года телефонистки сообщали абонентам время, сверяясь по наручным часикам. Но и в более поздние годы, когда уже работал «автоответчик», находились шутники, которые разыгрывали своих приятелей. Выслушав ответ, кивали головой и вежливо благодарили: «Спасибо, Катюша!» А на недоуменный возглас: «Кого ты, чудак, благодаришь? Там же автомат!» - остряки серьезно возражали, что, дескать, это вам, приезжим, отвечает автомат, а нам, москвичам, симпатичная девушка. После внедрения специальной автоматической службы точного времени в 1937 году, у каждой АТС был свой номер, по которому круглосуточно сообщалось текущее время. Но приятный женский голос в трубке появился не сразу. Научить часы говорить человеческим голосом предстояло мужчине. Для озвучки первых «говорящих часов» были приглашены известные дикторы Юрий Левитан и Эммануил Тобиаш. После пробных записей выяснилось, что голос первого совсем непригоден для того, чтобы сообщать время по телефонным проводам. Левитановские тембр и глубина для сигнала точного времени явно не годились. Выбор пал на второго. Вскоре после этого кто-то на радио обратился к Левитану узнать, который час. Юрий добродушно посоветовал:
- Задайте этот вопрос Тобиашу, он лучше знает.
С легкой руки Левитана так и повелось. Москвичи тогда говорили: «Спросим время у Тобиаша».
Левитан был неистощим на выдумки. Особенно доставалось диспетчеру Сене Емельянову. Комната, где «разминались» перед эфиром дикторы, была снабжена двумя телефонами. Один для чуть заторможенного диспетчера Сени, другой свободный. За него-то и подсаживался в перерыве Левитан. Закрыв спиной от диспетчера аппарат, набирал его номер и, подражая председателю радиокомитета Керженцову, копируя его грассирующее «р» один в один, начинал такой диалог:
- Кто со мной говор-р-рит?
- Емельянов, - с дрожью представлялся диспетчер.
- Товар-р-рищ Емельянов, что за безобр-р-разие? У вас в эфире пьяный диктор.
- Не может быть, Платон Михайлович.
- Может, я же слышу. Пойдите и проверьте.
Сеня бежал проверять, а вернувшись, обнаруживал с трубкой хохочущего Левитана и готов был кинуться на него. Но тут же останавливался. Левитан неоднократно разыгрывал Емельянова, но тот почему-то готов был попадаться на его удочку сколько угодно.
- Опять наш озорничает, - только и мог сказать Сеня, расплываясь в улыбке, когда зашедший в студию Левитан пародировал себя перед не включенным еще микрофоном:
- Внимание! Говорит Москва. Сегодня в магазин номер 13 завезли свежую сельдь иваси.
Артистизм был у него в крови. С блеском сыграв отставного пехотного капитана Анучкина в «Женитьбе» Гоголя, Левитан благополучно закончил училище при театре Вахтангова, и, не дотянув всего год до окончания, без сожаления расстался с электротехом. Не имело смысла никого обманывать, а сам на этот счет он никогда не обманывался, - быть инженером ему не суждено. Как, впрочем, и актером.