В 1934-м Левитан несколько раз слышал выступления Кирова на радиостанции имени ВЦСПС и счел руководителя ленинградских большевиков блестящим оратором. «Хотя дикция, кхм, та еще, тоже малость окает, комкает окончания, как все вятичи, - признал Юрий. - Но ему можно, он же Киров, лучший друг товарища Сталина».
Еще только карабкавшийся на радийный Олимп, Юрий относился к другим, как теперь принято говорить, медийным персонам далеко не однозначно. Ревновал к их успехам. Старался следить за публичными выступлениями. Оценивал, разумеется, критически. Ставил себя на их место: а вот тут вы, батенька, совсем «провисли» голосом, потеряли темп, кашу какую-то месите, вот я бы тут сказал, так сказал!
Впрочем, так же поступали и многие его коллеги по ремеслу, естественно, тайком от других. Была у дикторов и некая негласная шкала оценки того или иного оратора. После высылки из СССР Льва Троцкого более блестящих речевиков в стране и не осталось. И все же на фоне тихоголосого шепелявого Сталина, старого бормотуна Калинина или несносного крикуна Ворошилова пламенный ленинец товарищ Киров выглядел предпочтительнее и был, безусловно, популярен в среде советских радийщиков.
Еще ничего не зная о ленинградской трагедии, на утренней планерке 1 декабря Левитан увидел на столе главреда текст постановления Центрального Исполнительного Комитета СССР «О порядке ведения дел по подготовке или совершению террористических актов». Планерка решала, пускать ли его в эфир. Думали долго, ничего не решили, наконец, председатель радиокомитета Мальцев набрал Кремль.
Все прекратили шуршать бумагами, курить, ерзать и скрипеть стульями. В кабинете главного воцарилась полная тишина. И только в телефонной трубке «оттуда» слышалось густое бу-бу-бу-ать, гр-р-рым, бу-бу-бу, ать-ать! На том конце провода Мальцева, видимо, крепко обложили: сбоку наблюдая за разговором по «вертушке», Юрий видел покрасневший загривок и трясущиеся брыли председателя. Тот без конца вытирал лоб несвежим платком. Наконец гр-р-ым ать-ать смолкло, трясущимися руками бережно, как хрустальную, главный повесил трубку. Обернулся к подчиненным — все моментально потупились.
- Значит, так. Это мы вещать не будем, - сиплым от пережитого голосом произнес Мальцев. - Это для служебного пользования. Прошу забыть, не разглашать, и так далее.
Мальцев не знал, или не успел узнать, что перед летучкой Юрий, по своей новой, но уже устоявшейся за несколько месяцев работы в радиокомитете привычке успел пробежать глазами по тексту документа, словно «примеряя» его на себя, пытаясь навскидку определить, а каков текст «на вкус».
В документе было всего несколько пунктов. Но даже наскоро читая текст, Юрий почувствовал, как мурашки пробежали по спине. Постановление ЦИК гласило: на следствие по делам «террористов» отводилось не более 10 дней, их дела должны слушаться в судах без участия их самих, кассационное обжалование приговоров не допускалось, равно как и подача ходатайств о помиловании. Наказание за подобное преступление против советского строя предусматривалось одно: высшая мера. Приговор приводился в исполнение немедленно.
Два месяца назад Левитану исполнилось двадцать. Он был молод, горд новой работой и положением, и совершенно счастлив от осознания того, что нужен стране, своему народу, своему Вождю. Ощущение важности творимого им дела подталкивало его в спину порой так, что Юрию хотелось оглянуться: а не растут ли в том самом месте крылья?! Весь день у него не было и капли сомнений в том, что документ, который он увидел мельком на столе Мальцева, необходим, что раз он появился на свет (ЦИК СССР - высочайшая инстанция), значит, враги не дремлют, СССР в опасности, страну надо защищать. А то, что постановление не опубликовано сей же час, - еще ни о чем не говорит, думал Юрий, стало быть, так надо.
Сомнения появились к вечеру, когда по Москве понеслись слухи: в Ленинграде застрелен Киров. Сарафанное радио оказалось быстрее официальной пропаганды. Зловещая весть долетела и до Путинковского переулка: кто-то из питерских радийщиков дежурил в Смольном, услышал, телефонировал друзьям в Москву. Поначалу никто не верил. Кремль молчал. Мальцев надолго закрылся в кабинете, к полуночи собрался и уехал в ЦК. Что-то происходило.
Как же так, думал Левитан, утром, когда появился текст постановления, Киров был жив, а «террористов» уже требовалось карать! Неужели он и в самом деле убит? Если это правда, то постановление вышло как нельзя вовремя. Карать - и строго карать! А если Киров жив, то что означает это постановление?
Первое официальное подтверждение об убийстве секретаря Ленинградского обкома было опубликовано в газетах 3 декабря. Оно прозвучало и в эфире Всесоюзного радио — но читал не Левитан, он приболел, три дня вплоть до 5-го числа провалялся дома с компрессом на горле. О том, что происходило в первые дни зимы 1934-го, Левитан узнал от коллег, едва вновь появился на работе.
6 декабря «Правда» вышла многомиллионным специальным тиражом. Но этого было явно мало, чтобы показать безмерное горе советского народа, его святой гнев, его святую ненависть к злодеям-убийцам. Траурный поезд с телом Кирова еще стучал колесами на подмосковных стрелках. Мальчишки-разносчики с набитыми газетами сумками еще только выбегали из сотен, разбросанных по городам и весям типографий. Сельские почтальоны еще только запрягали каурок и саврасок. А в эфире уже неслось густое левитановское: «Говорит Москва!»
Да какая же бумага передаст эти набатные ноты, эти обличительные обертоны, этот жар, с каким юный Левитан от имени Советского Правительства ринулся чеканить в эфир тяжелые слова прощания с пламенным революционером.
Передовая «Правды» от 6 декабря 1934 г.
«Сегодня мы хороним Кирова. Перед нами лежит законченной вся изумительная жизнь большевика. Дитя народа, он вместе с ним поднимался на вершины социализма и по дороге пал, сраженный предательской пулей. Его жизнь светит и согревает, чарует и зовет. Он достиг большой чести. Он был революционером и руководителем большевиков, вождем ленинградского пролетариата и верным другом Сталина. Перед его прахом социалистическая страна склоняет свои знамена, и великий народ оплакивает его смерть.
Не догорев, потух светоч. Он не увидит всемирной победы, коммунизма. Коммунизм, счастье трудящегося человечества, освобожденного от варварских оков капитализма, от фашистского средневековья и мракобесия, был его путеводной звездой.
В одной из вдохновеннейших речей Киров говорил: «Товарищи, много веков тому назад великий математик мечтал найти точку опоры, чтобы, опираясь на нее, повернуть земной шар. Прошли века, и эта опора не только найдена, но создана нашими руками. Не пройдет много лет, когда мы с вами, опираясь на завоевание социализма в нашей Советской стране, оба земных полушария повернем на путь коммунизма».
Кирову не суждено было дожить до этого счастливого дня. Но точка опоры, созданная также и Кировым, незыблема. Рычаг мировой истории находится в надежных и верных руках, в руках героического пролетариата, в руках Сталина.
И сегодня, когда партия хоронит своего вернейшего сына, все наши мысли со Сталиным.
Товарищ Сталин! Перед могилой твоего соратника и друга, перед лесом в трауре склоненных боевых знамен, рабочие, крестьяне, интеллигенция Советского Союза клянутся, что не сложат оружия, пока не победит дело, за которое жил, боролся и погиб Киров; пока не исчезнет человеческое горе на земном шаре, пока не восторжествует во всем мире коммунизм.
Через несколько часов мы понесем прах Кирова к подножью мавзолея Ленина. На Красной площади еще одна великая могила. В дни радости, побед, успехов, праздников - всегда страна Советов, проходя через Красную площадь, будет приветствовать и вспоминать тебя, дорогой Киров, строителя социалистической жизни, строителя советской страны.
Прощай, товарищ Киров, Сергей Миронович, прощай!
Прощай, ученик Ленина и друг Сталина, вождь ленинградского пролетариата, прощай!
Родной, безвременно погибший!
Прощай! Прощай!».
Очевидцы из радиокомитета, кто присутствовал при захоронении Кирова в Кремлевской стене, видели, вставая на цыпочки, как Сталин у урны с прахом Кирова утирал слезы. Всесоюзный траур обрушился на советских людей.
А наутро следующего дня в Ленинграде начинаются массовые аресты «врагов народа».
16 декабря арестованы Каменев и Зиновьев. С ними по «николаевскому делу» схвачены, а 29-го приговорены к расстрелу еще 13 человек, обвиненных в организации убийства Кирова. С формулировками в приговоре: «активные участники антисоветской зиновьевской группы», «организаторы подпольной террористической группы».
В СССР начинаются судебные процессы над «врагами народа». Левитан зачитывает притихшей стране их имена.
Зиновьев, соратник Ленина, бывший член ЦК и Политбюро ЦК, бывший председатель Коминтерна и ленинградского Совета депутатов.
Каменев, соратник Ленина, бывший член ЦК и Политбюро ЦК, заместитель председателя Совнаркома, председатель Совета Труда и Обороны СССР, председатель московского Совета депутатов.
Бакаев, один из старейших большевиков, участник гражданской войны, орденоносец, бывший член Центральной Контрольной комиссии.
Залуцкий, один из старейших петроградских рабочих-большевиков, бывший член ЦК, бывший секретарь Ленобкома, председатель первой Центральной комиссии по чистке партийных рядов.
Евдокимов, бывший член ЦК и Оргбюро ЦК, один из руководителей Ленсовета.
Куклин, бывший член ЦК и Ленобкома партии.
Федоров, активный участник Октябрьской революции в Петрограде, бывший член ЦК.
Сафаров, соратник Ленина, один из старейших членов партии, бывший член ЦК, ответственный редактор «Ленинградской правды».
Булак, Бардин, Гертик, Горченин, Костина, Шаров, Файвило- вич - соратники Ленина, члены большевистского подполья, участники гражданской войны, занимавшие ответственные партийные и государственные посты...
«Целью этих нелюдей, - читал Левитан, - являлся захват власти в Ленинграде, с тайным замыслом восстановления капиталистического режима в СССР».
«Террористов» хватают пачками. В самом начале 1935 года по делу «Ленинградского террористического центра» арестованы 77 человек, в том числе - видные партийные деятели, соратники и друзья Ленина. 16 января Особое совещание при НКВД СССР приговаривает к длительным - статья 58 не карала менее чем на 5 лет
срокам заключения 19 участников уже «Московского центра». 26 января Сталин подписал постановление Политбюро о высылке из Ленинграда на север Сибири и в Якутию 663 бывших сторонников Зиновьева. Впоследствии все они были расстреляны. Аналогичные операции готовились повсеместно.
Большой Террор начался.
Как и другие дикторы Всесоюзного радио, Левитан часами зачитывает многостраничные сообщения из зала суда. Кто они такие – враги народа? Кто эти иуды, тайком, по заданию вражеских разведок прокравшиеся на важнейшие посты в государстве и армии?
Все эти в кавычках «ленинцы», Троцкие, бухарины, рыковы, Каменевы, Зиновьевы? Все эти фальшивые «красные маршалы», а на самом деле немецкие шпионы блюхеры и Тухачевские? Троцкистское отребье. Враги народа.
С всесоюзных скамей подсудимых в эфир звучат ужасающие признания. Падают справедливые приговоры. Но врагов народа становится все больше и больше. По Москве засновали «черные воронки».
«Правильно ведь говорит, сукин сын! Кто таков? А, член Комитета партконтроля Богушевский, Владимир Сергеевич, кажется, — смеживший веки в президиуме Сталин приоткрыл глаза.
- Что это он там про наших радийщиков? Фальшивые передачи, говорите? Цыганские романсы? Похоронный марш Шопена? Та-а-ак... Будут, будут вам похоронные марши!»
Делая выводы, Стешин никогда не сомневался в их окончательной справедливости. Любой вывод Сталина был истиной в единственной инстанции: в нем самом.
Критика Богушевского сыграла свою роль. После его обличительного выступления на пленуме весной 1937-го в Москве, Ленинграде, Ростове, Новосибирске, Горьком, в десятке других городов, где имелись местные радиокомитеты, начались чистки.