С чисто немецкой педантичностью, спустя ровно месяц после нападения на Советский Союз, 22 июля, с четырех аэродромов оккупированной к тому времени территории Белоруссии в ночное небо поднялись свыше 220 тяжелых и средних бомбардировщиков 2-го воздушного флота Люфтваффе «Юнкерс-87», «Хейнкель-111» и «Дорнье Do 217». Каждый из них нес в своем чреве до двух тонн бетонобойных, зажигательных и осколочно-фугасных бомб весом от 100 до 500 килограммов. Ими управляли лучшие асы, имеющие опыт бомбардировок Лондона, Парижа, Варшавы, Амстердама, Белграда, Афин.
Однако эта армада большей частью была рассеяна на подступах к столице. По разным данным, от 22 до 36 немецких бомбардировщиков были уничтожены советскими летчиками-истребителями и войсками ПВО. К Москве прорвались считанные единицы.
На город было сброшено 1610 фугасных бомб.
Ударами с воздуха гитлеровское командование надеялось вывести из строя важнейшие объекты города и парализовать жителей столицы.
Ту ночь Левитан провел в здании радиокомитета в Путинковском переулке. Сквозь стены старого здания доносился гул моторов вражеских бомбовозов и советских истребителей, разрывы зениток. Над Москвой шли воздушные бои.
Первый фугас разорвался в районе метро «Аэропорт» на Ленинградском проспекте. Другой разрушил театр Вахтангова на Арбате.
Совсем рядом ухнуло так, будто одновременно ударили в трубы и барабаны двадцать нестройных оркестров. Вдруг закачался микрофон, сверху посыпалась штукатурка, подпрыгнул пол. Очередная бомба угодила во дворик радиокомитета. В здании погас свет. Но работали подключенные к танковым аккумуляторам радиоприемники, настроенные на волну Берлинского радио. Из динамика на фоне бравурных немецких маршей послышалось: «Большевистский радиоцентр уничтожен. Левитан убит!».
Радиокомитет как стратегический объект
После войны в архивах, хранившихся в ГДР, был обнаружен любопытный документ. Письменный приказ рейхсминистра пропаганды Геббельса, в котором он собственноручно начертал: «Московское радио надо заставить замолчать».
Вместе с Кремлем, Мавзолеем, Большим театром, Центральным телеграфом, вокзалами, электростанциями и другими стратегическими объектами Москвы вождями Третьего Рейха радиокомитет был занесен в список подлежащих уничтожению.
Помочь Геббельсу в этой операции должны засевшие на чердаках наводчики. Специально подготовленные группы, из 3-4 человек, в составе которых кроме заброшенных в столицу немецких десантников были и предатели из числа местных жителей, приступили к выполнению задания за несколько часов до налета 22 июля. Одна такая группа - следы, ее пребывания чекисты обнаружили наутро - оставила включенный радиомаяк на крыше Дома радио. Именно этот передатчик указал направление немецкому летчику, прорвавшемуся в центр города с целью уничтожить «главный рупор Москвы».
Гитлеровский пират был уверен, что задание им выполнено и цель поражена. Об этом он сообщил своему командованию, командование в Берлин, а Геббельс незамедлительно оповестил Германию и весь мир.
Юрий даже не понял, что случилось. В сопровождении четверки охраны его вывели из здания, усадили в машину. Перевезли наискосок через Пушкинскую площадь, промчали по ночной улице Горького до Центрального телеграфа, где была оборудована резервная студия. Уже через 15 минут он вышел в эфир.
Да, собственно, о бомбе Левитан узнал только через два дня. Он не спал более суток, за это время двадцать шесть раз садился к микрофону. Увидев его состояние, особист Васильев велел Юрию идти отдыхать. И не стал ему говорить про то, что бомба предназначалась лично ему, Левитану.
Но с победной реляцией Геббельс поторопился. Бомба не взорвалась. А застряла в неплотно прикрытом канализационном люке. Металлическая крышка от него, выброшенная воздушной волной, улетела аж на площадь Пушкина.
Позже, когда саперы извлекли из колодца и обезвредили двухсотпятидесятикилограммовый фугас, в его корпусе была обнаружена записка на немецком языке. «Помогаем, чем можем», - написано там от руки. Специалисты сделали вывод, что эту бомбу изготовили немецкие антифашисты или военнопленные одной из оккупированных гитлеровцами стран Европы.
О том, что немцы ведут за ним охоту, Левитану все-таки сообщили, утаив подробности.
Германские стратеги приступили к разработке детального плана нападения на СССР менее года спустя после заключения в августе 39-го пакта Молотова - Риббентропа. К декабрю 1940-го на стол Гитлеру легли несколько вариантов плана операции под кодовым названием «Барбаросса», разработанные генералами Э. Марксом, фон Зоденштерном и другими. 5 декабря был утвержден окончательный вариант плана, представленный начальником Генштаба сухопутных войск генерал-полковником Францем Гальдером (т. н. «план Отто»). 18 декабря Гитлер подписал Директиву № 21, где были изложены основная идея и стратегический замысел намеченной на май 1941-го войны против СССР.
Наконец, 31 декабря Генштаб за подписью главнокомандующего сухопутными войсками Германии издает «Директиву по стратегическому сосредоточению и развертыванию войск», которую также утверждает Гитлер.
Стратегическая особенность плана «Барбаросса» - еще до того, как будет покончено с Англией, «в быстротечной кампании нанести поражение Советской России». Гитлеровские генералы и фельдмаршалы намеревались «быстрыми и глубокими ударами мощных передвижных группировок расколоть фронт главных сил русской армии, сосредоточенной в западной части России». Основная масса советских войск к западу от рек Днепр и Западная Двина должна была быть полностью уничтожена. В дальнейшем планом предусматривалось захватить Москву, Ленинград и Донбасс и выйти на линию Архангельск - Волга - Астрахань.
Согласно хозяйственной части плана «Барбаросса» - «Ольденбург» - из оккупированной территории должно быть вывезено в Рейх абсолютно все, что представляло собой хоть малейшую ценность. Все ресурсы зоны оккупации должны были работать на Германию.
Отдельные планы были у гитлеровцев в отношении «местного населения». Генеральным планом «Ост» предусматривалось полное уничтожение всех евреев и 50 млн. славян, ликвидировать русских, как народ. Оставшееся население должно быть германизировано и обязано было обслуживать 10 млн. немецких колонистов.
Отдельной строкой в плане «Барбаросса» стояло взятие Москвы. К середине октября 1941 года Гитлер назначил военный парад германских войск-победителей на Красной площади.
Сталин молчал 11 дней. Был раздавлен. Не мог справиться с мыслью, что он проспал войну. Доверился Гитлеру и его обещанию не воевать против СССР. И теперь может быть подвергнута сомнению вдолбленная советским людям его приспешниками привычка считать Сталина ясновидящим. Следовательно, он, Сталин, - единственный виновник начавшегося кошмара.
Но все ждали выступления вождя. Отца народов. Верховного Главнокомандующего. В честь которого было столько произнесено здравиц. За которого теперь шли умирать - на фронт и в лагеря. В которого верили, как не верили уже в Бога.
Он понимал, что нужны такие слова, чтобы эта вера не угасла окончательно.
Голова ценой 250 тысяч
Через два часа после выхода в эфир Сталин назначил внеочередное заседание ЦК. «Речь пойдет не о положении на фронтах, - решил он. - Надо понимать, как подать это положение».
В кабинете собрались те, кому по должности, по жизни выпало быть личными идеологами у товарища Сталина. Личными друзьями он назначил их ранее.
Это благодаря им СССР знал, что «броня крепка и танки наши быстры». Что любимица народная Красная Армия непобедима. И «если завтра война, если завтра в поход», не было никаких сомнений, что бить врага будем на его же территории.
А война принесла массовые отступления армии, тотальные потери, панику и смятение.
Как все это объяснить народу?
Никто из собравшихся не имел готового ответа.
Прикидывались разные варианты. Буденный предложил отменить ежечасные сводки, давать информацию с фронтов только в двадцать один по Москве. Микоян просил максимально занизить цифры потерь, ограничившись словами «несколько танков и самолетов». Маленков, только что прилетевший с ближнего Калининского фронта, твердил, что, дескать, такие сводки дезорганизуют солдат и офицеров, мол, вообще пора прекращать это паникерство. Каганович с Хрущевым, видимо, договорились заранее переложить всю ответственность на плечи Щербакова, кляня того за то, что он настаивал говорить правду с первых часов войны. Ворошилов моментально просек момент и вообще потребовал распустить Совинформбюро, намекая, что это на Щербакова нужно возложить ответственность за катастрофу первой недели.
Щербаков только кривился, ерзал на стуле и даже попытался что-то произнести в ответ. Но, наткнувшись на жесткий, изучающий взгляд Верховного, не посмел и пикнуть.
Вдруг неожиданно последовало:
- А что нам скажет товарищ Щербаков?
- Я предлагаю усилить работу пропаганды, товарищ Сталин.
- Каким образом ви сэбе это прэдставляете?
Щербаков раскрыл папку и доложил заранее приготовленную схему неотложных действий. Надо больше выпускать газет. Надо забросить передвижные типографии в каждую дивизию, на соединения кораблей и авиации. Если будет возможность - и в каждый полк, на каждый корабль, в каждую эскадрилью. Надо приказать организовать в каждом воинском соединении выпуск молний и боевых листков. Надо приказать организовать на передовой массовую читку газет — в перерывах между боями, ночью, в госпиталях, в воинских эшелонах, на железнодорожных станциях. Миллионными тиражами выпускать листовки и разбрасывать их с самолетов как над фронтами, так и в городах и населенных пунктах в тылу.
Щербакова уже было не остановить. Верховный слушал очень внимательно.
- Что касается радио, товарищ Сталин, я уверен, мы не должны ни на минуту прекращать вещание. Ни на минуту! Что бы не случилось - советский народ должен знать, что Красная Армия продолжает сопротивление врагу. И не только сопротивляется - но и наступает на отдельных участках фронтов. Вот эту, я бы сказал, генеральную линию мы обязаны проводить в наших передачах, товарищ Верховный Главнокомандующий.
И вот еще что. Пора начать агитационную войну против немцев. Они уже установили столько передвижных громкоговорителей, что в каждом нашем окопе слышно их «Сдавайтесь!» Наш голос должен звучать громче.
Какое-то мгновение Сталин задержал взгляд на стоящем у окна немецком радиоприемнике «Телефункен».
- Правильно, товарищ Щербаков. И кого же вы видите нашим голосом - Левитана?
- Так точно, товарищ Сталин!
Двести миллионов советских граждан слушали голос Левитана, доносящийся каждый час из четырехгранных раструбов громкоговорителей, стационарных и переносных радиоточек. Но они были не единственными, кто слушал радио Москвы. По ту сторону линии фронта немецкие спецы тоже ловили каждое сообщение Совинформбюро с тем, чтобы спустя несколько минут положить перевод на стол Йозефу Геббельсу.
Очень быстро у руководителей Третьего Рейха сложилось впечатление, что именно Левитан с его железными обертонами способен свести к нулю усилия вермахта. Ни слова не понимая по-русски, в интонации Левитана со вниманием вслушивался Адольф Гитлер.
«Кто таков?» - поинтересовался фюрер у своей разведки. Когда же узнал, что бессменный диктор Сталина к тому же еще еврей, долго не раздумывая, распорядился: «Уничтожить».
Однако предложение рейхсминистра пропаганды было более изощренным и коварным - сначала пусть московский диктор из Берлина сообщит на весь мир о падении большевистской столицы.
Юрий Левитан официально был признан врагом номер один гитлеровского Рейха. За его голову фюрер обещал награду в 250 тысяч рейхсмарок. Листовки на русском языке с соответствующим призывом разбросали над нашими позициями. К разработке операции по поимке Левитана приступили сразу две службы - Абвер и СС. Агентуре Канариса было приказано установить личность диктора Совинформбюро, адреса, где он мог бы жить, ближайших родственников и знакомых. Одновременно к заброске в Москву готовилась группа специального назначения СС, чтобы выкрасть Левитана.
Хромой, рыжий, маленького роста, в очках с толстыми стеклами - таким НКВД рисовал внешность Левитана в намеренно распускаемых по Москве слухах. Благо, что его настоящего облика практически никто не знал. Кроме нескольких человек, посвященных в подробности встречной операции по прикрытию Левитана, которую разработали чекисты.
К двадцатисемилетнему молодому человеку прикрепили офицеров в звании не ниже капитана. Они находились рядом 24 часа в сутки. Личная судьба Левитана отныне не принадлежала ему самому - она была переведена на особое положение.
Сталин оценил жизнь Левитана куда выше двухсот пятидесяти тысяч.
Из квартиры на Горького Левитана переселили в гостиницу «Москва», откуда до Центрального телеграфа, где располагалась в этот период радиостудия, было рукой подать. До войны здесь в основном проводились записи театральных постановок, известных радиослушателям как спектакли цикла «Театр у микрофона». Теперь Центральный телеграф превратился в настоящую передовую линию информационных атак СССР. Гитлеровцы прицельно били по Телеграфу, пытаясь вывести его из строя. Бомба, не разорвавшаяся во дворе радиокомитета, была лишь счастливой случайностью. Первой, но отнюдь не последней.
В один из таких ночных налетов Левитан работал в эфире на восточную часть Союза. Из аппаратной позвонил техник и сообщил, что через стены студии в эфир проходят разрывы авиабомб и беспрерывный стрекот зенитных пулеметов, установленных на здании Центрального телеграфа. В таких условиях, добавил он, едва ли целесообразно продолжать передачу - слушатели ее просто не расслышат. Юрий лишь ближе придвинулся к микрофону и невозмутимо закончил выпуск. А вскоре в радиокомитет стали поступать телеграммы с Дальнего Востока. В них выражалась признательность Левитану, который и в минуты налета вражеских самолетов на Москву оставался на своем посту, не прекращая сообщать им последние известия.
Никто даже не догадывался, как напряглись во время чтения его связки. Они оказались мощнее вражеских снарядов.