Молодой Левитан пока далек был от этих заморочек. В дикторы его приняли. Но вопрос с жильем в Москве оставался открытым. Комендант Радиокомитета сжалился над парнишкой в очках-велосипедах. Предложил: «Там, наверху, на антресолях, где испорченный граммофон, поставим тебе топчан. Только с пластинками поосторожней».
Так Юрий прописался в «музыкальной комнате». Если не надо было помогать звукачам в переноске какой-нибудь тяжести, сутками торчал в студии, слушая, как читают известные артисты. Большинство радиопередач в те годы, включая художественные - литературные, музыкальные, выходили в прямом эфире, без предварительной записи. В радиокомитет запросто захаживали певицы Надежда Андреевна Обухова и Антонина Васильевна Нежданова, актеры и актрисы Василий Иванович Качалов, Осип Наумович Абдулов, Ольга Леонардовна Книппер-Чехова, Вера Николаевна Пашенная. Люди они были известные, но занятые. Им почти невозможно было выбраться вечером на радио. А слушатели, придя с работы, естественно, рассчитывали на самое интересное, как теперь называется, в прайм-тайм. Это создавало свои трудности. Но знаменитости все же как-то ухитрялись приезжать: перед началом спектакля и даже в антрактах. Прохожие на оживленной улице Горького только диву давались, как у дома номер семь выскакивают из машины то Иван Грозный, то старец Риголетто, то Егор Булычев с игуменьей Меланьей. И бегут, как молодые, прямиком в студию.
Юрий ловил каждый произнесенный ими звук, каждую интонацию. А сам зубрил скороговорки, читал вслух статьи на самые невероятные темы, стараясь избавиться от привычного волжского «о», упрямо приходившего на язык. Основная его деятельность сводилась к тому, чтобы разносить по кабинетам бумаги да готовить старшим товарищам чай и бутерброды. Иногда дикторы просили его: «Юр, проведи за меня концертик. Только, Бога ради, не говори больше “Арагонская охота”». Особо всех забавляло, как он объявлял русскую народную песню «Ах, у дуба, ах, у ели». Получалось все больше «Ох, у дуба, ох, у ели».
Он безраздельно дышал воздухом радио, сам путаясь, где кончается радиобыт и начинается его домашняя жизнь. Иногда вовсе вырывался «за рамки» и делал совсем неподходящие для серьезного учреждения вещи. Ни с того ни с сего вдруг ходил «колесом» или, подбадривая себя цирковым «але ап!», становился на голову, демонстрируя, как зубами может поднять с пола ложечку. Снизу смотрел в глаза окружающим: впечатляет или нет? Ему хотелось веселиться, бузить, разыгрывать кого-то.
На декламацию стихов часто приглашали очень уважаемого актера Ивана Алексеевича Залесского. Старикашка был весьма зловредный, любитель бесконечно длинных разговоров и ужасный спорщик. Имел привычку удерживать собеседника, крепко уцепившись за пуговицу его пиджака. После получасового разговора пуговицы по обыкновению оставались у него в кулаке. При появлении Залесского все старались срочно погрузиться в важные дела. Юре как-то не повезло - зацепил-таки его дед. Но Левитан не остался в долгу. За время беседы отвинтил тяжелую ручку регулятора от батареи отопления и тихонько положил в карман Залесскому. Тот ничего не заметил, размахивая руками и доказывая что-то свое. Когда пришел домой, жена заметила отвисший карман и спросила «Что у тебя там? » Иван Алексеевич с недоумением извлек груз, непонятным образом попавший в карман. И раздраженно буркнул: «Опять этот несносный Левитан!»
Вскоре молодому нештатнику стали поручать зачитывать небольшие сообщения и вести целые концерты граммофонных записей, но только в ночное время, потому что по ошибкам и накладкам он занимал первое место в сводках отдела контроля: «чудесный цветок мОНГолия», «неПРОЧное зачатие святой девы Марии», - басил он в микрофон. Но ошибался так уверенно, что создавалось впечатление: это вы ослышались, а не он оговорился. Главное же было в другом: его почти сразу пустили в серьезный эфир - случай редчайший!
Впрочем, до этого случилось совершенно непредусмотренное «вторжение». Готовилась к выходу радиоинсценировка. К назначенному сроку выяснилось, что исполнители не прибыли. Не зная, что предпринять, ведущая Наталья Толстова выскочила в «предбанник» и наткнулась на Левитана.
- Юра, ты откуда здесь?
- Пришел инсценировку читать.
- Как — читать?
- Но ведь исполнители не явились, надо же кому-то заменить.
На свой страх и риск Толстова затащила Левитана в студию.
Опытная дикторша и бесстрашный юный претендент «с листа» блестяще разыграли сценку, заполнив огромную паузу в эфире.
Но первое официальное столкновение с микрофоном вышло не совсем красивым. При радиокомитете действовала радиостанция имени Коминтерна с особыми программами, рассчитанными на представителей мирового пролетариата, точнее, на иностранцев, знающих русский язык. Юрий вроде бы со всей ответственностью готовился к своему дебюту, не на шутку раздумывая, как бы получше подать передачу. Особенно ему нравилось, как некоторые программы предварялись словами «Всем, всем, всем». Вот он и начал: «Говорит Москва. Работает Радиостанция имени Коминтерна. Всем! Всем! Всем! Начинаем передачу для домашних хозяек».
Вышел из студии вполне довольный собой. Его встретили аплодисментами. Решил, что и на других произвел впечатление. Кто-то даже ободряюще похлопал по плечу: «Молодец, - говорит, — толк из тебя будет. Так объявил, что все работу побросали. А домашние хозяйки просто рыдают от восторга».
После такого триумфа неожиданно жесткой показалась реакция начальника отдела выпуска Марии Павловны Весновской. Прежде она прямо-таки благоволила к стажеру. А тут разнесла его в пух и прах. «Еще раз подобный цирк устроишь - во Владимир поедешь». Потом, смягчившись, добавила: «На первый раз прощаю».
У Юрия уже тогда проявилось редкое, особенно для людей творческих профессий, качество. Когда его ругали или критиковали - то плохо, это не так, - он никогда не защищался, не опровергал, не настаивал на своем. И у всех сразу пропадало желание устраивать ему разнос: «Сам признал, чего уж там...»
Это не был удобный прием самозащиты. Свои ошибки он признавал совершенно искренне, сознательно. И делал это прежде всего потому, что чувствовал - упрямое противодействие, сопротивление, втягивание в дебаты и споры будет мешать ему в работе, может разрушить то, что крепло в нем. Свой внутренний мир будущего большого художника он непроизвольно защищал этим уходом от мелочной полемики.
И все же его «сослали» за это самовольство на... ВДНХ. Где он с неослабевающим энтузиазмом информировал посетителей, в каком павильоне их ждут свиноматки-рекордистки, а в каком - лучшие в мире телогрейки.
Биография друга Сергея, казалось, складывалась более благополучно. Он устроился-таки на велосипедный завод. Стал зарабатывать вполне приличные деньги. Мог себе позволить приобрести пиджачную пару и скороходовские ботинки. По воскресеньям приглашал Юрия в павильон «Соки-воды» в ЦПКО. Они солидно выпивали по кружечке пива, глазели на пробегавших мимо симпатичных москвичек, разговаривали про будущее и, чтобы не разлучаться, вместе поступили на вечернее отделение электротехнического института.
Юра это сделал еще и ради отца, написав ему, что учится-таки на инженера.
А в тайне даже от закадычного друга продолжал мечтать об артистической карьере - чтобы афиши повсюду висели и автографы на каждом углу просили. Пропуская лекции по теории проводников, он зачастил на занятия по художественному слову в студию театра Вахтангова. Левитану посчастливилось учиться у многих великих. Один из первых уроков дал ему, пожалуй, главный мастер.
Нина Николаевна Литовцева, режиссер, актриса и жена Качалова, среди студийцев, кому ставила голоса, сразу отметила Юрия. Однажды пригласила его в дом. На пороге Юрий замер: Василий Иванович, выступления которого он только объявлял по радио, разгуливал в роскошном халате и до последней нотки узнаваемым голосом читал монолог Барона из горьковской пьесы «На дне». Он был в образе, не обращая внимание на вошедших. Нина Николаевна стянула с Юрия пальто, тихо указала, куда поставить калоши и провела к дивану. Но Юрий не решился сесть в присутствии актера. Так и стоял столбом, пока Качалов не закончил свой знаменитый монолог. Наконец, знакомство состоялось. Он стал бывать у Качаловых часто. Незаметно проскальзывал в угол гостиной и вместе с домашним любимцем доберманом Джимом часами наблюдал, как мастер репетирует, читает стихи, прозу, разучивает новую роль. Юрий так никогда и не занимал место на диване - центр комнаты безраздельно должен принадлежать актеру.
У него был особый метод речевого тренажа. Своим секретом артикуляционной гимнастики Качалов поделился с Левитаном - надо освободить мышцы рта, языка от вялости, заставить их стать подвижными. Состроить несколько гримас, высказав поочередно гнев, восторг, отвращение, чтобы привести в активное состояние свой главный рабочий инструмент. И пусть окружающие думают в этот момент что угодно.
- Молодой человек, подготовка и актера, и диктора, - поучал Качалов, - начинается с его физической формы. Забот у каждого, конечно, бывает много. Но нужно постараться все же перед работой не слишком утомляться. Иначе неизбежны последующая усталость голоса, жесткость тембра, ощущение равнодушия к произносимому.
Знал бы Василий Иванович, как выполняет эту науку Левитан, бессменно сутками дежуря у микрофона в маленькой уральской студии.
И все же уроки не прошли даром. Равнодушным к тому, что надо прочитать, он быть не мог.